Несколько человек в эту ночь. Почему снится один и тот же человек несколько ночей подряд

Я стоял на берегу Голтвы и ждал с того берега парома. В обыкновенное время Голтва представляет из себя речонку средней руки, молчаливую и задумчивую, кротко блистающую из-за густых камышей, теперь же предо мной расстилалось целое озеро. Разгулявшаяся вешняя вода перешагнула оба берега и далеко затопила оба побережья, захватив огороды, сенокосы и болота, так что на водной поверхности не редкость было встретить одиноко торчащие тополи и кусты, похожие в потемках на суровые утесы. Погода казалась мне великолепной. Было темно, но я все-таки видел и деревья, и воду, и людей... Мир освещался звездами, которые всплошную усыпали всё небо. Не помню, когда в другое время я видел столько звезд. Буквально некуда было пальцем ткнуть. Тут были крупные, как гусиное яйцо, и мелкие, с конопляное зерно... Ради праздничного парада вышли они на небо все до одной, от мала до велика, умытые, обновленные, радостные, и все до одной тихо шевелили своими лучами. Небо отражалось в воде; звезды купались в темной глубине и дрожали вместе с легкой зыбью. В воздухе было тепло и тихо... Далеко, на том берегу, в непроглядной тьме, горело врассыпную несколько ярко-красных огней... В двух шагах от меня темнел силуэт мужика в высокой шляпе и с толстой, суковатой палкой. — Как, однако, долго нет парома! — сказал я. — А пора ему быть, — ответил мне силуэт. — Ты тоже дожидаешься парома? — Нет, я так... — зевнул мужик, — люминации дожидаюсь. Поехал бы, да, признаться, пятачка на паром нет. — Я тебе дам пятачок. — Нет, благодарим покорно... Ужо на этот пятачок ты за меня там в монастыре свечку поставь... Этак любопытней будет, а я и тут постою. Скажи на милость, нет парома! Словно в воду канул! Мужик подошел к самой воде, взялся рукой за канат и закричал: — Иероним! Иерони-им! Точно в ответ на его крик, с того берега донесся протяжный звон большого колокола. Звон был густой, низкий, как от самой толстой струны контрабаса: казалось, прохрипели сами потемки. Тотчас же послышался выстрел из пушки. Он прокатился в темноте и кончился где-то далеко за моей спиной. Мужик снял шляпу и перекрестился. — Христос воскрес! — сказал он. Не успели застыть в воздухе волны от первого удара колокола, как послышался другой, за ним тотчас же третий, и потемки наполнились непрерывным, дрожащим гулом. Около красных огней загорелись новые огни и все вместе задвигались, беспокойно замелькали. — Иерони-им! — послышался глухой протяжный крик. — С того берега кричат, — сказал мужик. — Значит, и там нет парома. Заснул наш Иероним. Огни и бархатный звон колокола манили к себе... Я уж начал терять терпение и волноваться, но вот наконец, вглядываясь в темную даль, я увидел силуэт чего-то, очень похожего на виселицу. Это был давно жданный паром. Он подвигался с такою медленностью, что если б не постепенная обрисовка его контуров, то можно было бы подумать, что он стоит на одном месте или же идет к тому берегу. — Скорей! Иероним! — крикнул мой мужик. — Барин дожидается! Паром подполз к берегу, покачнулся и со скрипом остановился. На нем, держась за канат, стоял высокий человек в монашеской рясе и в конической шапочке. — Отчего так долго? — спросил я, вскакивая на паром. — Простите Христа ради, — ответил тихо Иероним. — Больше никого нет? — Никого... Иероним взялся обеими руками за канат, изогнулся в вопросительный знак и крякнул. Паром скрипнул и покачнулся. Силуэт мужика в высокой шляпе стал медленно удаляться от меня — значит, паром поплыл. Иероним скоро выпрямился и стал работать одной рукой. Мы молчали и глядели на берег, к которому плыли. Там уже началась «люминация», которой дожидался мужик. У самой воды громадными кострами пылали смоляные бочки. Отражения их, багровые, как восходящая луна, длинными, широкими полосами ползли к нам навстречу. Горящие бочки освещали свой собственный дым и длинные человеческие тени, мелькавшие около огня; но далее в стороны и позади них, откуда несся бархатный звон, была всё та же беспросветная, черная мгла. Вдруг, рассекая потемки, золотой лентой взвилась к небу ракета; она описала дугу и, точно разбившись о небо, с треском рассыпалась в искры. С берега послышался гул, похожий на отдаленное ура. — Как красиво! — сказал я. — И сказать нельзя, как красиво! — вздохнул Иероним. — Ночь такая, господин! В другое время и внимания не обратишь на ракеты, а нынче всякой суете радуешься. Вы сами откуда будете? Я сказал, откуда я. — Так-с... радостный день нынче... — продолжал Иероним слабым, вздыхающим тенорком, каким говорят выздоравливающие больные. — Радуется и небо, и земля, и преисподняя. Празднует вся тварь. Только скажите мне, господин хороший, отчего это даже и при великой радости человек не может скорбей своих забыть? Мне показалось, что этот неожиданный вопрос вызывал меня на один из тех «продлинновенных», душеспасительных разговоров, которые так любят праздные и скучающие монахи. Я не был расположен много говорить, а потому только спросил: — А какие, батюшка, у вас скорби? — Обыкновенно, как и у всех людей, ваше благородие, господин хороший, но в нынешний день случилась в монастыре особая скорбь: в самую обедню, во время паремий, умер иеродьякон Николай... — Что ж, это божья воля! — сказал я, подделываясь под монашеский тон. — Всем умирать нужно. По-моему, вы должны еще радоваться... Говорят, что кто умрет под Пасху или на Пасху, тот непременно попадет в царство небесное. — Это верно. Мы замолчали. Силуэт мужика в высокой шляпе слился с очертаниями берега. Смоляные бочки разгорались всё более и более. — И писание ясно указывает на суету скорби, и размышление, — прервал молчание Иероним, — но отчего же душа скорбит и не хочет слушать разума? Отчего горько плакать хочется? Иероним пожал плечами, повернулся ко мне и заговорил быстро: — Умри я или кто другой, оно бы, может, и незаметно было, но ведь Николай умер! Никто другой, а Николай! Даже поверить трудно, что его уж нет на свете! Стою я тут на пароме и всё мне кажется, что сейчас он с берега голос свой подаст. Чтобы мне на пароме страшно не казалось, он всегда приходил на берег и окликал меня. Нарочито для этого ночью с постели вставал. Добрая душа! Боже, какая добрая и милостивая! У иного человека и матери такой нет, каким у меня был этот Николай! Спаси, господи, его Душу! Иероним взялся за канат, но тотчас же опять повернулся ко мне. — Ваше благородие, а ум какой светлый! — сказал он певучим голосом. — Какой язык благозвучный и сладкий! Именно, как вот сейчас будут петь в заутрени: «О, любезнаго! о, сладчайшаго твоего гласа!» Кроме всех прочих человеческих качеств, в нем был еще и дар необычайный! — Какой дар? — спросил я. Монах оглядел меня и, точно убедившись, что мне можно вверять тайны, весело засмеялся. — У него был дар акафисты писать... — сказал он. — Чудо, господин, да и только! Вы изумитесь, ежели я вам объясню! Отец архимандрит у нас из московских, отец наместник в Казанской академии кончил, есть у нас и иеромонахи разумные, и старцы, но ведь, скажи пожалуйста, ни одного такого нет, чтобы писать умел, а Николай, простой монах, иеродьякон, нигде не обучался и даже видимости наружной не имел, а писал! Чудо! Истинно чудо! Иероним всплеснул руками и, совсем забыв про канат, продолжал с увлечением: — Отец наместник затрудняется проповеди составлять; когда историю монастыря писал, то всю братию загонял и раз десять в город ездил, а Николай акафисты писал! Акафисты! Это не то что проповедь или история! — А разве акафисты трудно писать? — спросил я. — Большая трудность... — покрутил головой Иероним. — Тут и мудростью и святостью ничего не поделаешь, ежели бог дара не дал. Монахи, которые не понимающие, рассуждают, что для этого нужно только знать житие святого, которому пишешь, да с прочими акафистами соображаться. Но это, господин, неправильно. Оно, конечно, кто пишет акафист, тот должен знать житие до чрезвычайности, до последней самомалейшей точки. Ну и соображаться с прочими акафистами нужно, как где начать и о чем писать. К примеру сказать вам, первый кондак везде начинается с «возбранный» или «избранный»... Первый икос завсегда надо начинать с ангела. В акафисте к Иисусу Сладчайшему, ежели интересуетесь, он начинается так: «Ангелов творче и господи сил», в акафисте к пресвятой богородице: «Ангел предстатель с небесе послан бысть», к Николаю Чудотворцу: «Ангела образом, земнаго суща естеством» и прочее. Везде с ангела начинается. Конечно, без того нельзя, чтобы не соображаться, но главное ведь не в житии, не в соответствии с прочим, а в красоте и сладости. Нужно, чтоб всё было стройно, кратко и обстоятельно. Надо, чтоб в каждой строчечке была мягкость, ласковость и нежность, чтоб ни одного слова не было грубого, жесткого или несоответствующего. Так надо писать, чтоб молящийся сердцем радовался и плакал, а умом содрогался и в трепет приходил. В богородичном акафисте есть слова: «Радуйся, высото, неудобовосходимая человеческими помыслы; радуйся, глубино, неудобозримая и ангельскима очима!» В другом месте того же акафиста сказано: «Радуйся, древо светлоплодовитое, от него же питаются вернии; радуйся, древо благосеннолиственное, им же покрываются мнози!» Иероним, словно испугавшись чего-то или застыдившись, закрыл ладонями лицо и покачал головой. — Древо светлоплодовитое... древо благосеннолиственное... — пробормотал он. — Найдет же такие слова! Даст же господь такую способность! Для краткости много слов и мыслей пригонит в одно слово и как это у него всё выходит плавно и обстоятельно! «Светоподательна светильника сущим...» — сказано в акафисте к Иисусу Сладчайшему. Светоподательна! Слова такого нет ни в разговоре, ни в книгах, а ведь придумал же его, нашел в уме своем! Кроме плавности и велеречия, сударь, нужно еще, чтоб каждая строчечка изукрашена была всячески, чтоб тут и цветы были, и молния, и ветер, и солнце, и все предметы мира видимого. И всякое восклицание нужно так составить, чтоб оно было гладенько и для уха вольготней. «Радуйся, крине райскаго прозябения!» — сказано в акафисте Николаю Чудотворцу. Не сказано просто «крине райский», а «крине райскаго прозябения»! Так глаже и для уха сладко. Так именно и Николай писал! Точь-в-точь так! И выразить вам не могу, как он писая! — Да, в таком случае жаль, что он умер, — сказал я. — Однако, батюшка, давайте плыть, а то опоздаем... Иероним спохватился и побежал к канату. На берегу начали перезванивать во все колокола. Вероятно, около монастыря происходил уже крестный ход, потому что всё темное пространство за смоляными бочками было теперь усыпано двигающимися огнями. — Николай печатал свои акафисты? — спросил я Иеронима. — Где ж печатать? — вздохнул он. — Да и странно было бы печатать. К чему? В монастыре у нас этим никто не интересуется. Не любят. Знали, что Николай пишет, но оставляли без внимания. Нынче, сударь, новые писания никто не уважает! — С предубеждением к ним относятся? — Точно так. Будь Николай старцем, то, пожалуй, может, братия и полюбопытствовала бы, а то ведь ему еще и сорока лет не было. Были которые смеялись и даже за грех почитали его писание. — Для чего же он писал? — Так, больше для своего утешения. Из всей братии только я один и читал его акафисты. Приду к нему потихоньку, чтоб прочие не видели, а он и рад, что я интересуюсь. Обнимет меня, по голове гладит, ласковыми словами обзывает, как дитя маленького. Затворит келью, посадит меня рядом с собой и давай читать... Иероним оставил канат и подошел ко мне. — Мы вроде как бы друзья с ним были, — зашептал он, глядя на меня блестящими глазами. — Куда он, туда и я. Меня нет, он тоскует. И любил он меня больше всех, а всё за то, что я от его акафистов плакал. Вспоминать трогательно! Теперь я всё равно как сирота или вдовица. Знаете, у нас в монастыре народ всё хороший, добрый, благочестивый, но... ни в ком нет мягкости и деликатности, всё равно как люди простого звания. Говорят все громко, когда ходят, ногами стучат, шумят, кашляют, а Николай говорил завсегда тихо, ласково, а ежели заметит, что кто спит или молится, то пройдет мимо, как мушка или комарик. Лицо у него было нежное, жалостное... Иероним глубоко вздохнул и взялся за канат. Мы уже приближались к берегу. Прямо из потемок и речной тишины мы постепенно вплывали в заколдованное царство, полное удушливого дыма, трещащего света и гама. Около смоляных бочек, уж ясно было видно, двигались люди. Мельканье огня придавало их красным лицам и фигурам странное почти фантастическое выражение. Изредка среди голов и лиц мелькали лошадиные морды, неподвижные, точно вылитые из красной меди. — Сейчас запоют пасхальный канон... — сказал Иероним, — а Николая нет, некому вникать... Для него слаже и писания не было, как этот канон. В каждое слово, бывало, вникал! Вы вот будете там, господин, и вникните, что поется: дух захватывает! — А вы разве не будете в церкви? — Мне нельзя-с... Перевозить нужно... — Но разве вас не сменят? — Не знаю... Меня еще в девятом часу нужно было сменить, да вот, видите, не сменяют!.. А, признаться, хотелось бы в церковь... — Вы монах? — Да-с... то есть я послушник. Паром врезался в берег и остановился. Я сунул Иерониму пятачок за провоз и прыгнул на сушу. Тотчас же телега с мальчиком и со спящей бабой со скрипом въехала на паром. Иероним, слабо окрашиваемый огнями, налег на канат, изогнулся и сдвинул с места паром... Несколько шагов я сделал по грязи, но далее пришлось идти по мягкой, свежепротоптанной тропинке. Эта тропинка вела к темным, похожим на впадину, монастырским воротам сквозь облака дыма, сквозь беспорядочную толпу людей, распряженных лошадей, телег, бричек. Всё это скрипело, фыркало, смеялось, и по всему мелькали багровый свет и волнистые тени от дыма... Сущий хаос! И в этой толкотне находили еще место заряжать маленькую пушку и продавать пряники! По ту сторону стены, в ограде, происходила не меньшая суетня, но благочиния и порядка наблюдалось больше. Тут пахло можжевельником и росным ладаном. Говорили громко, но смеха и фырканья не слышалось. Около могильных памятников и крестов жались друг к другу люди с куличами и узлами. По-видимому, многие из них приехали святить куличи издалека и были теперь утомлены. По чугунным плитам, которые лежали полосой от ворот до церковной двери, суетливо, звонко стуча сапогами, бегали молодые послушники. На колокольне тоже возились и кричали. «Какая беспокойная ночь! — думал я. — Как хорошо!» Беспокойство и бессонницу хотелось видеть во всей природе, начиная с ночной тьмы и кончая плитами, могильными крестами и деревьями, под которыми суетились люди. Но нигде возбуждение и беспокойство не сказывались так сильно, как в церкви. У входа происходила неугомонная борьба прилива с отливом. Одни входили, другие выходили и скоро опять возвращались, чтобы постоять немного и вновь задвигаться. Люди снуют с места на место, слоняются и как будто чего-то ищут. Волна идет от входа и бежит по всей церкви, тревожа даже передние ряды, где стоят люди солидные и тяжелые. О сосредоточенной молитве не может быть и речи. Молитв вовсе нет, а есть какая-то сплошная, детски-безотчетная радость, ищущая предлога, чтобы только вырваться наружу и излиться в каком-нибудь движении, хотя бы в беспардонном шатании и толкотне. Та же необычайная подвижность бросается в глаза и в самом пасхальном служении. Царские врата во всех приделах открыты настежь, в воздухе около паникадила плавают густые облака ладанного дыма; куда ни взглянешь, всюду огни, блеск, треск свечей... Чтений не полагается никаких; пение, суетливое и веселое, не прерывается до самого конца; после каждой песни в каноне духовенство меняет ризы и выходит кадить, что повторяется почти каждые десять минут. Не успел я занять места, как спереди хлынула волна и отбросила меня назад. Передо мной прошел высокий плотный дьякон с длинной красной свечой; за ним спешил с кадилом седой архимандрит в золотой митре. Когда они скрылись из виду, толпа оттиснула меня опять на прежнее место. Но не прошло и десяти минут, как хлынула новая волна и опять показался дьякон. На этот раз за ним шел отец наместник, тот самый, который, по словам Иеронима, писал историю монастыря. Мне, слившемуся с толпой и заразившемуся всеобщим радостным возбуждением, было невыносимо больно за Иеронима. Отчего его не сменят? Почему бы не пойти на паром кому-нибудь менее чувствующему и менее впечатлительному? «Возведи окрест очи твои, Сионе, и виждь... — пели на клиросе, — се бо приидоша к тебе, яко богосветлая светила, от запада, и севера, и моря, и востока чада твоя...» Я поглядел на лица. На всех было живое выражение торжества; но ни один человек не вслушивался и не вникал в то, что пелось, и ни у кого не «захватывало духа». Отчего не сменят Иеронима? Я мог себе представить этого Иеронима, смиренно стоящего где-нибудь у стены, согнувшегося и жадно ловящего красоту святой фразы. Всё, что теперь проскальзывало мимо слуха стоявших около меня людей, он жадно пил бы своей чуткой душой, упился бы до восторгов, до захватывания духа, и не было бы во всём храме человека счастливее его. Теперь же он плавал взад и вперед по темной реке и тосковал по своем умершем брате и друге. Сзади хлынула волна. Полный, улыбающийся монах, играя четками и оглядываясь назад, боком протискался около меня, пролагая путь какой-то даме в шляпке и бархатной шубке. Вслед за дамой, неся над нашими головами стул, торопился монастырский служка. Я вышел из церкви. Мне хотелось посмотреть мертвого Николая, безвестного сочинителя акафистов. Я прошелся около ограды, где вдоль стены тянулся ряд монашеских келий, заглянул в несколько окон и, ничего не увидел, вернулся назад. Теперь я не сожалею, что не видел Николая; бог знает, быть может, увидев его, я утратил бы образ, который рисует теперь мне мое воображение. Этого симпатичного поэтического человека, выходившего по ночам перекликаться с Иеронимом и пересыпавшего свои акафисты цветами, звездами и лучами солнца, не понятого и одинокого, я представляю себе робким, бледным, с мягкими, кроткими и грустными чертами лица. В его глазах, рядом с умом, должна светиться ласка и та едва сдерживаемая, детская восторженность, какая слышалась мне в голосе Иеронима, когда тот приводил мне цитаты из акафистов. Когда после обедни мы вышли из церкви, то ночи уже не было. Начиналось утро. Звезды погасли, и небо представлялось серо-голубым, хмурым. Чугунные плиты, памятники и почки на деревьях были подернуты росой. В воздухе резко чувствовалась свежесть. За оградой уже не было того оживления, какое я видел ночью. Лошади и люди казались утомленными, сонными, едва двигались, а от смоляных бочек оставались одни только кучки черного пепла. Когда человек утомлен и хочет спать, то ему кажется, что то же самое состояние переживает и природа. Мне казалось, что деревья и молодая трава спали. Казалось, что даже колокола звонили не так громко и весело, как ночью. Беспокойство кончилось, и от возбуждения осталась одна только приятная истома, жажда сна и тепла. Теперь я мог видеть реку с обоими берегами. Над ней холмами то там, то сям носился легкий туман. От воды веяло холодом и суровостью. Когда я прыгнул на паром, на нем уже стояла чья-то бричка и десятка два мужчин и женщин. Канат, влажный и, как казалось мне, сонный, далеко тянулся через широкую реку и местами исчезал в белом тумане. — Христос воскрес! Больше никого нет? — спросил тихий голос. Я узнал голос Иеронима. Теперь ночные потемки уж не мешали мне разглядеть монаха. Это был высокий узкоплечий человек, лет 35, с крупными округлыми чертами лица, с полузакрытыми, лениво глядящими глазами и с нечесаной клиновидной бородкой. Вид у него был необыкновенно грустный и утомленный. — Вас еще не сменили? — удивился я. — Меня-с? — переспросил он, поворачивая ко мне свое озябшее, покрытое росой лицо и улыбаясь. — Теперь уж некому сменять до самого утра. Все к отцу архимандриту сейчас разговляться пойдут-с. Он да еще какой-то мужичок в шапке из рыжего меха, похожей на липовки, в которых продают мед, поналегли на канат, дружно крякнули, и паром тронулся с места. Мы поплыли, беспокоя на пути лениво подымавшийся туман. Все молчали. Иероним машинально работал одной рукой. Он долго водил по нас своими кроткими, тусклыми глазами, потом остановил свой взгляд на розовом чернобровом лице молоденькой купчихи, которая стояла на пароме рядом со мной и молча пожималась от обнимавшего ее тумана. От ее лица не отрывал он глаз в продолжение всего пути. В этом продолжительном взгляде было мало мужского. Мне кажется, что на лице женщины Иероним искал мягких и нежных черт своего усопшего друга.

В те времена люди спали дважды за ночь, вставали на пару часов среди ночи, а затем отправлялись обратно в постель до рассвета.

Существование двухразового сна за ночь впервые выявил Роджер Экерч (Roger Ekirch), профессор истории из Виргинского университета.

Его исследования обнаружили, что мы не всегда практиковали непрерывный восьмичасовой сон. Для людей привычнее было спанье в два коротких периода за более длительный диапазон ночи, который охватывал около 12 часов. Он делился на промежутки: сначала три-четыре часа сна, затем два-три часа бодрствования и снова сон до утра.

Упоминания о таком распорядке встречаются в литературе, судебных документах и личных записях. Удивительно даже не то, что люди спали в две смены, а невероятная распространённость такого вида ночного отдыха. Это был стандартный, общепринятый способ спать.

«Количество и характер упоминаний свидетельствуют о том, что это был общеизвестный факт», – говорит Экерч.

Например, английский врач писал, что идеальное время для учёбы и размышлений это период между «первым сном» и «вторым сном». Чосер Джеффри в «Кентерберийских рассказах» писал о героине, которая шла спать после «первого сна». И, объясняя причину многодетности в среде рабочего класса, врач 1500-х годов отмечает, что люди обычно занимались сексом после первого сна.

Книга Роджера Экерча «На исходе дня. История ночи» изобилует подобными примерами.

Но что делали люди в эти свободные ночные часы? По большому счёту всё, о чем вы могли подумать.

Большинство оставались в своих спальнях и постелях, иногда читали, нередко молились. Религиозные пособия даже включали особые молитвы, рекомендованные к чтению между двумя периодами сна.

Другие курили, разговаривали с человеком, который делил с ними постель, или занимались сексом. Некоторые проявляли большую активность, навещали соседей.

Как известно, такая практика в итоге изжилась. Экерч связывает изменения с появлением электрического освещения в помещениях и на улицах, а также с популярностью кофеен. Писатель Крейг Кослофский предлагает дальнейшие размышления на эту тему в своей книге «Вечерняя империя» (Evening’s Empire). С распространением уличного освещения ночь перестала быть достоянием преступников и подклассов общества. Этот период стал временем для работы или общения. Бимодальный образец сна в итоге начали воспринимать как нецелесообразную трату нескольких часов времени.

Наука поддерживает записи в исторических книгах. Исследователи провели четырёхнедельный эксперимент, в котором приняли участие 15 мужчин, живущих в условиях с ограниченным световым днём. С ними начало происходить нечто странное. Нагнав недосыпы, – обычное дело для большинства из нас – участники стали просыпаться в середине ночи:

У них наступило по два спанья.

В течение двенадцати часов участники обычно сначала спали около четырёх-пяти часов, затем просыпались и бодрствовали в течение нескольких часов, затем снова спали до утра. В целом они спали не более восьми часов.

Период среди ночи между сегментами сна характеризовался необычайным спокойствием, похожим на медитативное состояние. Это не напоминало ворочание в постели, которое многие из нас испытывали на себе. Участники эксперимента не напрягались и не беспокоились из-за пробуждения, они в это время расслаблялись.

Рассел Фостер (Russell Foster), профессор циркадной нейробиологии в Оксфорде, отмечает, что даже при стандартных моделях сна пробуждение среди ночи – ещё не повод для беспокойства. «Многие люди просыпаются ночью и паникуют. Я объясняю им, что так у них происходит возврат к бимодальному режиму сна», – говорит профессор.

Хотя в статье отмечают, что нет никаких преимуществ в том, чтобы спать два раза за ночь, мне сложно представить, что такая модель сна не возымеет серьёзных последствий для нашего повседневного сознания. Сколько пользы мы могли бы извлечь из нескольких часов «необычайного спокойствия, похожего на медитацию»? В самом деле. Я не применял «бимодальный» сон, но думаю, что многие из нас, включая меня, сталкивались с ним. При безумно загруженном графике мы даже не рассматриваем возможности и преимущества от иного состояния сознания кроме как восьмичасового сна, необходимость в котором вызвана усталостью.

Конечно, мы не можем вернуться к образу жизни «до электрификации» с ранним отходом ко сну и ранним подъёмом. Но, может быть, мы могли бы применить эти знания, чтобы улучшить качество жизни и открыть для себя альтернативные режимы разума и времени.

Это возвращает меня к книге, которой я зачитываюсь в последнее время.

Проглатывание информационного века в один глоток

Если вам интересно почитать больше о современном мире и его воздействии на наш разум, возьмите на вооружение книгу Дугласа Рашкоффа (Douglas Rushkoff) «Шок настоящего: когда всё происходит прямо сейчас» (Present Shock: When Everything Happens Now).

«Дело в том, что время не нейтрально. Часы и минуты не универсальны, а определённы. Некоторые вещи нам легче даются с утра, а другие – по вечерам. Более того, время суток изменяется, исходя из текущего момента в двадцативосьмидневном лунном цикле. В течение одной недели мы более продуктивны ранним утром, а на следующей неделе – днём.

Технологии дают нам возможность игнорировать все эти закоулки и щели времени. Мы можем совершить перелёт через десять часовых поясов. Принять снотворное, чтобы заснуть, когда достигнем места назначения в путешествии, позже выпить препарат от синдрома дефицита внимания, чтобы проснуться на следующее утро...

Наши технологии могут развиваться с той скоростью, с которой мы их придумываем. Но наши тела эволюционировали на протяжении тысячелетий, взаимодействуя с силами и явлениями, которые мы едва осознаём. Мы не просто должны учитывать ритмы организма... тело опирается на сотни, возможно тысячи, различных часов, прислушиваясь, связываясь и синхронизируясь со многими вещами. Человеческие существа не способны к столь стремительному развитию. Наши тела меняются по совсем иной временной шкале».

Но Рашкофф не призывает к тому, чтобы отбросить свои айфоны и отказаться от цифрового образа жизни. Он за то, чтобы выяснить пути содействия технологий для активации нашей биологии:

«Да, мы находимся в хронобиологическом кризисе с депрессиями, суицидами, онкологическими заболеваниями, низкой производительностью труда и социальным дискомфортом в результате того, что злостно нарушаем ритмы, поддерживающие нас живыми и синхронизированными с природой и друг с другом. Но тот факт, что мы учимся, даёт нам возможность превратить кризис в благоприятную возможность. Вместо того, чтобы пытаться переучить организм и привести его в соответствие с искусственными ритмами наших цифровых технологий, мы можем применить технологии и совместить свой образ жизни с собственной физиологией».

Не уверен, что буду придерживаться бимодальной модели сна, но я определённо вижу преимущества от нового понимания времени и попытки жить в соответствии с ним. Время как качество. Продолжительность. Аромат. Один из моих любимых философов 20-го века, Жан Гебсер (Jean Gebser), в 1949 году написал, что в основе кризиса западной цивилизации лежит время. В своём стремлении соответствовать тенденциям мы вовлекаемся во всё происходящее одновременно. Возможно, это неправильный подход. Неправильное отношение к времени. Может быть, нам нужно сделать шаг назад и присутствовать; не подвергаться «потрясению» в цифровую эпоху, что критикует Рашкофф, но присутствовать.

Когда один и тот же сюжет, связанный с определенным человеком, начинает приходить в сон чаще и чаще о случайности говорить не приходится. Вполне возможно, что этот человек был или есть дорогим для вас. Воспоминания, связанные с ним, вызывают в вашей душе массу эмоций, но постоянно повторяющаяся картинка сновидения – это не просто проекция ваших мыслей, даже если вы часто думаете о нем наяву.

Многие психологи и эзотерики давно уверенны в том, что подобное дежавю - следствие переживаний данного человека о сновидце. Возможно, вы расстались он ушел в мир иной, но между вами осталась некая недосказанность и сильные чувства.

Если снится один и тот же человек, можете не сомневаться - он думает о вас. Такие сны можно смело считать, своего рода, письмом от снящегося. Энергетическая связь, хоть и невидима, но способна творить необыкновенные вещи.

Если у вас есть возможность, постарайтесь поговорить с этим человеком. Даже если в прошлом у вас был роман, и вы расстались далеко не друзьями попробуйте переступить через гордость - позвоните или напишите ему. Возможно, этот разговор в корне изменит жизнь вас обоих. Попробуйте выяснить все ли хорошо в его жизни, ничего ли не гложет. Если осмелитесь, можете напрямую спросить, что снится ему.

Почему снится один и тот же человек несколько ночей подряд?

Если героем ваших сновидений является малознакомый или вовсе совершенно посторонний человек, сон может иметь несколько значений. Не исключено, что вам открыты экстрасенсорные способности и сон вещий. Не удивляйтесь, вполне возможно, что посредством сна ваше подсознание пытается дать вам совет или предостережение, связанное с этим человеком.

Не исключены случаи, когда сознание проигрывает во сне стрессовую сцену с участием неприятного человека, который имел место в вашей реальной жизни. Это ничто иное как скрытый подсознательный страх снова пережить это. Избавиться от такого беспокойства поможет лишь психолог, выяснив корень фобии и назначив правильное лечение.

Значение того, к чему снится один и тот же сон на протяжении долгого времени, вы вряд ли найдете в знаменитых сонниках. Обычно, там публикуют довольно обобщенные значения снов. Редко кому это подходит, ведь сны, в большей мере работа вашего подсознания. Постарайтесь проанализировать сюжет, который снится и сопоставить его с событиями вашей реальной жизни. Только на основе этого вы можете сделать правильный вывод.

Этот сон приснился мне в юности. Тогда я ещё учился в школе, примерно в 8-9 классе. Не то чтобы он был самым страшным, но, определённо, одним из самых значимых. После этого сна, я буквально сошёл с ума. В те времена я жил в России, в маленьком городке, напоминавшем скорее большую деревню. Из развлечений у меня были только книги по оккультизму, которые я приобретал в областном центре. Я был подростком, который не хотел смириться с типичной для сельского мужика судьбой, и жаждал иных миров и иной участи. Я практиковал различные магические ритуалы, которые находил в своих книгах и даже выдумывал собственные.

Однажды вечером я лёг спать и проснулся уже под утро. Я посмотрел в окно и вдруг в нём промелькнула какая-то тень. Я хотел подняться, но понял, что не могу пошевелиться, всё тело было парализовано. Тут в форточку заглянуло нечто: это был мрак, не лицо, но жуткие его очертания, чернее чёрного. Заглянуло и снова скрылось. А потом в окне я увидел ужасающий чёрный силуэт, который явно наблюдал за мной. Я хотел закричать, но не мог. Тогда он прошёл сквозь стекло и запрыгнул мне на грудь. Он рычал, будто зверь и движения его были очень быстры. Это был сгусток чёрного тумана, силуэтом напоминавший человеческую фигуру. Вдруг он впился мне в грудь. Я ощутил жуткую боль, пустоту и всю свою беззащитность перед мощью этого существа. Потом он полностью погрузил голову мне в грудь и исчез. Я снова мог двигаться, но продолжал испытывать боль.

Это было вполне физическое ощущение пустоты в центре груди. Если кому-то доводилось в жизни сильно влюбляться безответно, ему будет проще понять это чувство. Так вот, это было и похоже и, в то же время, совсем другое. Словно у меня вырвали часть плоти и поместили туда холодный мрак. Эта ноющая боль не проходила три дня. Я отчётливо ощущал в себе нечто чужое.

И тут началось моё безумие. Я стал слышать странные голоса, которых больше никто не слышал. Однажды лёг в свою кровать спать, а проснулся ночью, сидя в позе лотоса, в другом конце комнаты. Меня стали посещать странные образы и видения. Как-то я лежал вечером в кровати и мой письменный стол начал сильно вибрировать, с него попадали книги и другие предметы. Так, моё безумие стало проявляться в материальном мире и это внушало мне настоящий животный ужас. В один из вечеров я зашёл в комнату и увидел там четыре чёрных силуэта. Они были точно такие же, как тот, что приходил раньше, только это точно был не сон. Меня парализовало от страха. Я потянулся к выключателю и когда включил свет, лампочка взорвалась! В ужасе я выбежал из комнаты в зал, где был мой брат. Я старался не вести себя как псих, но всё таки сказал ему, что увидел в комнате призрака и попросил зайти туда со мной. Брат заменил лампочку, но ничего сверхъестественного не обнаружил. В эту ночь я спал со включённым светом. После меня ещё долго преследовали галлюцинации: слуховые и зрительные, часто проявляющиеся физически, вроде внезапного падения предметов. Сны, в которых я был парализован, а в комнате присутствовали жуткие существа, ещё не раз повторялись. И я стал искать информацию по этому вопросу. Оказывается, есть такое заболевание:

Синдром ночного демона

Такое заболевание — не редкость в психиатрической практике. Пациенты, страдающие этим синдромом, описывали те же симптомы, что были и у меня: тело парализовано, а рядом присутствует монстр или демон. Если он вступает в какое-либо взаимодействие с человеком, то все ощущения очень реалистичны. К тому же, ты не просыпаешься ото сна, просто образ как бы тает и тело обретает способность двигаться.

Врачи объясняют это следующим образом. Некоторые люди склонны открывать глаза во сне. Тело продолжает спать и всем управляет подсознание. Человек видит открытыми глазами окружающее пространство и сон начинает проецироваться на него. Тогда и может появиться монстр. По крайне мере, меня порадовало то, что, вероятно, я просто болен. Ведь лучше быть сумасшедшим и иметь надежду на выздоровление, чем быть преследуемым реальными демонами. Спустя некоторое время, галлюцинации стали понемногу ослабевать. А потом в моей жизни начался период экспериментов с галлюциногенными растениями, на первом курсе университета. Вероятно они и вылечили мой больной разум. Теперь я вижу образы, только специально входя в некий медитативный транс, и они больше не приходят в мою жизнь произвольно. Впрочем, синдром ночного демона так и не оставил меня полностью. Я читал, что это не лечится, но страха перед ним у меня уже нет.

Чёрный человек — стих. Пушкин А. С. 1831 г.

Мне день и ночь покоя не дает
Мой черный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами…

Чёрный человек — стих. Есенин С. А. 1923 г.

Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.

Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек
Черный, черный!

Слушай, слушай, —
Бормочет он мне, —
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов…

Сон – не только отдых для организма, но и зачастую он осуществляет передачу информации посредством сновидений. Сновиденья – загадочное и таинственное явление. Учеными доказано, что сны видят абсолютно все, только есть люди, которые их не запоминают или не верят в них. Люди, относящиеся серьезно к восприятию сновидений, хотят узнать их значение, строят логические цепочки из деталей сна и верят в символизм.

Часто можно столкнуться с похожими или одинаковыми снами, которые периодически повторяются. Однако еще чаще можно лицезреть одного и того же человека. Такие сны невольно, даже не особо верующих людей в их смысл, заставляют задуматься, к чему это может быть. Почему снится один и тот же человек? В этом нам помогут разобраться толкователи сновидений.

С научной точки зрения данное явление не нашел своего объяснения. Эзотерики же объясняют этот факт несколькими причинами:

Предостерегающий знак. Если часто снится человек, особенно знакомый, то он может хотеть вас обезопасить. Проанализируйте, откуда может вас подстерегать опасность, не идите на риски.
Объект вожделения. Возможно, что просто вы испытываете чувство влюбленности или любви по отношению к герою снов. Поскольку и в мыслях постоянно возвращаетесь к нему, так и во сне вспоминаете о нем на подсознательном уровне.

Приворот. В этом случае наоборот, вы – объект вожделения, и таким образом получаете об этом знак. Это, конечно, приятный вариант событий. Хуже, если действительно задействована магическая сила, чтобы добиться вашего расположения.
Духовная связь. Являться часто во сне может человек, который близок вам по духу. Подобным образом возникает невидимая астральная связь между вами.

В основном, объяснение находится лишь в случае, когда человек снится знакомый. Редкость, когда один и тот же незнакомец постоянно приходит к вам во сне. Если такое и случается, то вероятно, это не более, чем случайность.

Специалисты сферы психологии по-своему трактуют происходящее:

Повторяющийся или похожий сон с одним и тем же человеком

может отображать неоднозначность в системе отношений сновидец-приснившийся человек. Считается, что любые незавершенные дела мучительно влияют на сознание и могут напоминать о себе или воплощаться во снах.

В этом варианте мнение с эзотериками совпадает: если часто

думать о каком-то человеке наяву, то вполне вероятно его часто появление во сне.

Как и в случае с незавершенностью дел, так и неудовлетворенные

потребности могут стать причиной «визита» ночного гостя. Это могут быть бывшие или желаемые партнеры.

Как прекратить назойливые видения

Частые сны с одним человеком могут вызывать различные реакции. Если подобные сны вызывают чувство подавленности, грусти, растерянности и других отрицательных эмоций, то нужно предпринять попытку по прекращению ночных видений.

Можно попробовать следующие варианты:

Смена обстановки: сон в другой комнате, на новом белье, в другое время и т.д.
Разговор с человеком, который снится: постарайтесь выяснить все интересующие вопросы. С малознакомым человеком – познакомьтесь поближе, начните общение. Если снится незнакомец – перед сном мысленно задайте вопрос, что ему от вас нужно, возможно, приснится ответ.
Конспектирование сна: записывайте суть ваших снов после пробуждения, мысленно будет легче переключиться на новый образ.

К чему снится один и тот же человек

Вы увидели сон со знакомым человеком

Если во сне взаимная симпатия, то стоит форсировать отношения в реальности: познакомиться поближе, сблизить отношения.

Если человек одного пола с вами, то это сулит крепкую дружбу.

Если во сне благосклонность исходит только от вас, то вы хотите выдать желаемое за действительное и не за горами депрессионное состояние.

Если вы ругаетесь все время с этим человеком – неприятности и в реальной жизни.

Приснился незнакомый человек

Если при этом вам комфортно и спокойно, то не мешало бы взглянуть на мир по-новому.

Если вы пытаетесь спрятаться – поговорите с кем-то по душам. Радостно реагировать на незнакомца – боязнь перемен, сваливание проблем на другого.

Если он стоит к вам спиной – к беде.

Старые друзья, одногруппники или одноклассники во сне

Сон говорит о желании повторить какие-то моменты из жизни, сожалении о допущенных ошибках.

Приснились родственники

Это предупреждающий знак о неблагоприятных инцидентах.

Видеть умершего во сне

Если в реальности этот человек жив, то это очень благоприятный знак, обещающий долголетие тому, кому во сне не посчастливилось.

Если наяву этого человека уже нет, то это просто воспоминания о нем.

Не спешите паниковать, если каждый день видите во сне одного и того же человека. На ночной сюжет сложно повлиять, но, если сильно этого захотеть, можно постараться изменить надоедливый мотив.